На эти летние каникулы Главврач предложил ехать в Евпаторию, т.к. и Крым, вроде, наш, и Гофф приглашал, вроде..
Кто поглупее - согласились и пошли грузить таблетками чемоданы.
Пансионатик, который расхваливал Гофф, оказался так себе, но капризничать никто не стал.
Сам же Гофф предпочёл жить дома, за что сразу был переведён администрацией дурдома в категорию выздоравливающих.
Жить-то он жил дома, с женой, но в первый же вечер, будучи рабом своего либидо, зорким полуприсядом пришёл бесшумно пошароёбиться в кусты пансионата, изнемогая от нерастраченных половых чувств..
А Всталарана изнемогала от желания пробежаться к вечернему морю в новых стрейчевых велосипедках, купленных в расчёте на мифическое похудение. Не тут-то было! (В обоих смыслах)..
Не успела она сделать и пары затяжек континентальной сигареткой, как на неё, с оглушительным треском ломая валежник, урча и лупая впалыми глазами, выбросился Гофф.
- Верка!! Стой, щас чо скажу, - обнял он её за шортики, задыхаясь, - пошли на пляж!
Верка сняла его руку с шортиков так, как будто это была мокрая резиновая перчатка засольщика огурцов с овощебазы.
- Совсем, штоль?! Ты чо се позволяешь?!
- Я тебя фотографировать стану, только тебя одну, я ведь художник, я профессионал, ты будешь звездой, у твоих ног будет весь дурдом!
- Это меняет дело, - выбросив бычок сказала Всталарано, разглядев на кадыке у Гоффа фотоаппарат солидной марки "Смена", - Ну? Где тут у вас пляж? Руку верни на место, маэстро.
.....................................
На пляже никого не осталось, песок остывал, солнце, качаясь, романтически тонуло в жирном море, бесчисленные чайки уже который час доедали то, что осталось от перекуса ушедшей на ужин Берёзы. И только одинокая мужская фигура в мосфильмовской позе недвижно застыла на крутом утёсе, вглядываясь в морскую бесконечность.
Гофф суетливо снял дедморозовский халат, привычно расстелил его на песке и предложил Вере для начала сфотографироваться на нём, в последних, так сказать, лучах. Всталарана не успела прилечь, как вдруг красивая мужская фигура истошно и могуче заорала на весь водоём голосом Магомаева:
- О море, мооореее!!! ... Море, возьми меняяааа!! Ла-ла-ла-лааайлааа!!!
Он вроде бы орал морю, выставив вдаль руку, но чуть не обделались фотохудожник и Верка.
Первым пришёл в себя Гофф:
- А, я узнал, это Тардиф на скале магомайствует, он и в том году тут всех отдыхосов воплями расшугал, не обращай внимания и не сцы никого, ложись на живот, щас вылетит птичка.
......................
Стараясь придвинуться ближе, Гофф в эту ночь рассказывал ей о себе всё: как у него это было в первый раз, какой сукой был их боцман, как его не приняли в партию, где в Севастополе лучшая пивная, где он прячет заначку, каким пидорасом оказался сосед, как его забанили.. Ну, короче, ВСЁ!!
Ночь двинула на выход, а на пляж, незаметно для Гоффа и Верки, пришёл первый дурдомовец, который привык рано вставать. Это был плотный дядька в вязаной шапочке и очках, с курортным полотенчиком через плечо и в шерстяных северных плавках с непомерно высоким седлом. И в тот момент, когда Володя уже тянул по-утиному губы к Веркиной щеке, он вдруг гаркнул им в ухо:
- А ну-к, нахуй спляжу!!
Двое оцепенели в судороге, а плотный подтянул плавки (свои) так, что завиднелась ластовица и с бесстрашным удовольствием бросился в воду.