Первобытная тяга к огню живёт в каждом. Дураки же это чувствуют ещё острее, перцовее, что ли. Стихия, хуле, и дураки.
Спички сумасшедшим не положены, поэтому дураки (те, кто поромантичней и поизысканней) иногда собирались под вечер тесным кругом, обнимались и, раскачиваясь, пялились в угол хаты, где МсП нарисовал бапской тушью языческий костерок.
Спустя каких-то 300-400 минут вдумчивого созерцания, костёр начинал казаться всем реальным, рождающим тепло и свет.
Лучшие из иопнутых даже слышали блюз.
Коллективный огонь, ломая оперенье, тревожно гудел в ночи и принуждал местечковых поэтов к творчеству:
Ломая оперенье,
Гудит огонь в ночи,
Горенье -- откровенье,
Диспансерской души
Оно живёт открыто,
Рождая и даря,
Огни, метеориты,
И звёздные моря..
И вдруг ночь, словно по волшебству, быстрее обычного вытекала в решётчатую форточку, и свет новым днём вплывал в междусловья неумелых стишат, и все начинали пронзительно понимать значимость и первенство Любви. Гитарный ля-минор становился слышен даже за дверью хаты:
И мыслей отступает вьюга!
И свет плывёт навстречу дню!
И что мы значим друг для друга
Поймёшь по этому огню...
(2 раза)
Каждый раз при заключительных словах Берёзу пронимало до крупных мурашек, она ненадолго замирала по-сурчиному, а потом, обливаясь светлыми слезами, валила Волга на спину и деловито-вдумчиво часами целовала его в темя.