Визит

Учетчику Захарычу шел семидесятый. Дела в колхозе были не очень. Колхоз отставал по всем показателям. Председателю в обкоме присматривали замену. К маю стало ясно: снимут. А новый тут же отправит Захарыча на пенсию. На пенсию не хотелось. Захарыч отошел к кобыле и, облокотившись о телегу, закурил.

Близится Первомай. Требовалась изюминка. Нужно было сотворить что-то, после чего в обкоме партии скажут – это прекрасно. Так держать, товарищи – скажут. И оставят всё как есть. Председателя надо спасать, а то самого отправят карасей удить.

Захарыч провожал взглядом каждого жителя района. Он искал в их глазах подсказку. Мимо проходила мама с мальчиком. Когда они поравнялись с телегой, мальчик пукнул. Кобыла вздрогнула. Решение было найдено.

Захарыч попросил кобылу никуда не уходить и отправился в хозяйственный. Оттуда – в аптеку. Погрузил покупки на телегу и вернулся в колхоз.

Захарыч садился дважды. В 1930-ом – как уголовник. Вышел досрочно. В 1936-ом – как политический. Войну встретил в окопах. Полностью реабилитирован в 1955-ом.

Изделие, с любовью собираемое учетчиком, опровергало объективность последнего судебного решения. Чередование окраски судимостей формировало идею о некой логичной последовательности. Объединяющей совместимости, которой должна была завершиться непростая судьба этого человека.

Председателя заверил: партейные охренеют. Вымпел наш. Всё будет в лучшем виде. Этот Первомай обком запомнит надолго. Как мировое сообщество запомнило Олимпиаду в Москве. Мишки в небесах он, конечно, не обещает. Но радость и восторг вёдрами выносить будут.

- Когда тебя в клубе будут награждать, - между прочим сказал Захарыч, - не забудь сказать, кто это придумал…

Председатель пропустил эту ересь мимо ушей. Ему уже шепнули в обкоме: секретарь приедет, проведет митинг, а потом будет собрание в клубе, где будет решаться его вопрос. Будет всё плохо - кадровики не даром едут. И будет тебе - солнце в небе светит мудро, молодеет древний край, от Байкала до Амура мы проложим магистраль... А могут и посадить. Захарыч там такие накладные по зерну и мясу рисовал, что ими всё население Земли кормить можно. Накладными, конечно, не мясом.

Секретарь обкома прибыл на черной «волге» с двумя сотрудниками отдела кадров. Одно это вызывало тревогу. Председатель заметил: последние вышли с портфелями. Будут снимать – понял. Наверное, привезли все его отчеты за последние два года. Поздравительные речи, первомайская демонстрация, а потом – торжественный расстрел.

Трибуна смахивала на эшафот. Плотники утром быстро сколотили двухметровый помост. Обтянуть кумачом не успели. Обкомовские забрались на него как декабристы. Сухо поздоровались с председателем. Стали по-хозяйски в центре. Председатель прилепился сбоку. Завклубом Мартынов дымил беломориной и ждал отмашки председателя, чтобы включить музыку. Захарыч стоял в стороне и подозрительно хладнокровно рассматривал перспективу. Он был похож на старого кота, приготовившего сюрприз собаке.

На соседней улице, празднично матерясь, топтались двести человек. Над ними возвышались портреты двоих Ильичей и несколько красных растяжек на палках. На растяжках белыми буквами было написано: «Мир, Труд, Май» и - «Отдадим все силы партии и правительству». Механизатор Плещеев жался к доярке Алексеевой. Фельдшер Мишин оценивал конгруэнтность полусфер машинистки Бабиной. Где-то в глубине строя раздавался нежный стук стекла о стекло и слышалось бульканье. Дома в погребах потели бутылки с самогоном. Народ был на взводе.

- ...И в этот торжественный день партия хочет сказать вам спасибо, товарищи! - заканчивал свою речь секретарь обкома.

Пронизывая даль, кадровики смотрели за село через очки. Туда, где зеленела узкая полоска леса на горизонте. Председатель хранил надежду, что пронесет.

– ...А это значит, - руководствуясь одному ему известной логикой, заключил секретарь, - что теперь вы должны еще более ударным трудом ответить на её решения!

Он предложил всем двигаться прямиком к победе коммунизма, никуда не сворачивая. И выбросил вперед руку, показав, куда именно.

После первого залпа присели колхозные кони и заголосили бабы. После второго поголовье крупного рогатого скота на ферме увеличилось на двенадцать голов. Небо расцвело северным сиянием. После третьего над селом вырос гриб, чей цвет и размер вызвали дурные предчувствия. Дунуло так, что у всех смяло лица. Оглохшая обкомовская делегация стояла без шляп и в пиджаках без пуговиц. Без очков эти люди выглядели несерьезно.

В небе вспыхнул салют. Шарообразные вспышки и грохот над селом напоминали работу зенитной артиллерии. Било кучно. Что-то взорвалось. Огненные шары с рёвом полетели по капризным траекториям. Один из них просвистел перед трибуной, вошел в «волгу» справа и вышел слева. Когда ветер разнес дым, постаревший председатель увидел обкомовского водителя. Тот сидел на земле с рулем в руках и дымился как пастор после исповеди проститутки.

На лакированной голове секретаря обкома играла цветомузыка. По улицам в поисках укрытия металась скотина. Ржание и утробный кошачий вой органично заполняли паузы между взрывами.

Всё закончилось неожиданно. Наступила режущая слух тишина. Секретарь непослушной рукой вынул из кармана платок.

И вдруг грохнул последний залп. Платок исчез. В селе качнулись все деревья.

- Твою мать... - прошептал председатель. Закрыв глаза, он хлопнул себя ладонью по лбу.

Когда его безжизненная рука упала, завклубом Мартынов понимающе кивнул и нажал на магнитофоне кнопку. Певец Лещенко и Большой детский хор центрального телевидения напряженно запели из всех громкоговорителей - «И вновь продолжается бой». Из переулка торопливо вывалила разогретая демонстрация.

- И сердцу тревожно в груди!.. - громче всех пела секретарь Бабина.

В целом обстановка была праздничная.

С лицами, с какими просыпаются после наркоза, кадровики взяли секретаря обкома под руки и повели с помоста. Секретарь не попадал прямыми ногами в ступени и рассказывал всем встречным, какую капусту посадила его жена на даче.

- Ты, Семен Захарыч даже не беспокойся, - обреченно глядя в затянутое дымом небо, сказал председатель. - Я не забуду сказать, кто это придумал.

- Пересыпал чуток… Мышечная память, сука, чтоб её…

На фронте Захарыч отвечал за гитлеровскую логистику. Точнее сказать, за её отсутствие. Из говна и веток он собирал устройства, превращавшие эшелоны с боевой техникой в пыль. Подрывал под Смоленском вражеские платформы с танками, башни от которых спустя три года находили под Веной и Кёнигсбергом. Неоднократно получал выговоры за невозможность захвата трофеев в силу их отсутствия. В селе висел на доске почета.

(c) В. Денисов