Витёк

Утро для Козельского началось привычно. Джек-рассел-терьер Витёк снова украл тапок.

Всё, что не удавалось выхватить из его пасти, исчезало в этой хлеборезке навсегда. Так ушли пульт от люстры, кусок принесенной для ужина буженины и подаренный влюбчивой проституткой Кристиной галстук. За галстук Козельский Витьку не предъявил. Галстук был так себе. Но кража буженины - такое не прощается. Увидев в руке лоха вилку, Витёк гулко забарабанил лапами по паркету. Тревожно шелестя в желудке целлофановой упаковкой, скрылся в ванной. Гармонично сочетая в себе клептоманию и систему антизаноса, Витёк отравлял жизнь Козельского с последовательностью, свойственной проктологам и судебным приставам. После развода и ухода бывшей к гениальному, а потому имеющему виллу на Каймановых островах американскому хирургу Гундерсону, Козельский три дня праздновал текилой и диском Модерн Токинга. Позволив ему оттянуться, через три дня Витёк вернул ему прошлую жизнь. В доме было много собаки и мало уюта. Днём на кухне слышался грохот посуды, а по вечерам Витёк остервенело лаял. Ночью Козельский просыпался с чувством рюкзака за спиной. Козельский ненавидел Николсона, потому что тот был Джеком. Курта, потому что фамилия его была Рассел. Белых коров с карими мордами, потому что с отпиленными рогами они были вылитый Витёк. Стали невыносимы и прогулки. В связи с психической нестабильностью животного Козельский носил его под мышкой. Уносил подальше, позволял избавиться от целлофана, галстуков и чаппи, после чего снова приносил. В этом были плюсы и минусы. Козельскому никто не предъявлял претензий – это хорошо. Но Козельский хотел избавиться от одиночества и искал уличной романтики. Например, смешно не разойтись с какой-нибудь красивой женщиной в арке дома. По принципу: она направо - и он нечаянно направо, она налево - и он нечаянно туда же. Посмеялись, отшутились и пошли пить кофе. Но попробуй в тёмной арке превратить это в романтическую шутку, когда у тебя под мышкой торчит дециметровый розовый член. Не вау что, конечно, но сам факт при стечении подобных обстоятельств... Это причиняло внутренний дискомфорт, конечно. Но по-другому выводить сумасшедшего по нужде было невозможно. На улице маленькая дрянь была заинтересована не в дефекации. Ощутив под подвеской твердь, Витёк включал турбину. С видом выпущенного из психушки под честное слово дебила он набрасывался на всё, что подавало даже обманчивые признаки жизни. В эти минуты долгожданное свободы он вёл себя как впервые оказавшийся в Куршевеле директор ткацкой фабрики. Его тонкая натура требовала широкого спектра переживаний. Крепкая рука Козельского ещё ни разу не смогла удержать веревку, к которой был прикреплен его сожитель. Витёк тут же становился суверенным как Туркмения. В первую же минуту успевал надругаться над взятым на автостоянке на цепь злобным и беспощадным кобелем по кличке Бугор. После этого наказывал за несоблюдение техники безопасности кота на подоконнике первого этажа. Закончив, вступал в перепалку с автобусом. И за мгновение до ареста успевал поднять ногу над соцветием краеглазки придорожной. Задержанный, он дергался в руках Козельского как эпилептик. Полным энергии видом показывал – вон там, вон там у соседнего дома, есть ещё кое-что нетронутое!.. А в это время пулей уходил за черту мегаполиса обезумевший кот. Первым снегом садились на асфальт клочки его персидский шерсти. И мамы уводили несовершеннолетних сыновей подальше от автостоянки... Иногда в квартире появлялись женщины. Вели себя они странно. Витёк не понимал, почему утром, позавтракав, уходит на работу одна, а вечером она возвращается другой. Вот только что на этом стуле пила кофе брюнетка с распущенными до пят волосами. А вечером появляется коротко стриженая блондинка. Они линяют – догадывался Витёк. С наступлением темноты хозяин Козельский обращался в животное. Его зрачки расширялись, взгляд становился маслянистым, руки начинали дрожать. И как только на небе появлялась луна, он набрасывался на женщин, запирал их в спальной и жестоко мучил. За дверью женщины кричали пронзительно и жалобно. Их беспомощность призывала Витька к подвигу. Он бил посуду, пытаясь отвлечь хозяина Козельского. С рычанием делал на венике начёс. Когда это не помогало, а это никогда не помогало, с разгона пытался высадить дверь в спальню. А это всегда помогало. Садист Козельский выбегал из темноты, мокрый от жестокости. Увидев Козельского, Витёк переставал спасать. Начиналась игра в Тома и Джерри. Она заключалась в том, что хозяин Козельский в костюме скифского кота должен был коснуться Витька шваброй. А Витёк сделать все возможное, чтобы этого не случилось. Препятствия, которые он создавал коту Козельскому во время игры, могли рассмешить даже самого угрюмого малыша. Козельский бился в темноте о косяки, падал и залетал головой в угол. А неблагодарные женщины всегда болели за Козельского. Они требовали от него победы и поскорее. «Козельский, ты сегодня будешь кончать?», - кричали они из темноты. Ни-за-что! - лаял Витёк, задетый за живое этим криками. Каждый раз садист признавал поражение. А потом, давясь и кашляя, пил воду на кухне. После чего тонул во мраке страшной спальни и снова принимался за свои страшные дела. Но однажды появилась она. Пахнущая вкусно и привлекательно. Хозяин Козельский внёс её на руках и поставил на пол в прихожей. Выглядела она угарно. Как крошечная корова с отпиленными рогами, Витёк таких по телевизору видел. Вне себя от восторга, предчувствуя что-то более волнующее, чем редкие встречи с Бугром, Витёк подошел и лизнул её ногу. Она лизнула его. Наутро Козельский не нашёл два тапка.(с) В. Денисов.